СТАНОВЛЕНИЕ СРАВНИТЕЛЬНОЙ РАСОВОЙ ПСИХИАТРИИ В ГЕРМАНСКОЙ И РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИЯХ (КОНЕЦ XIX – НАЧАЛО XX СТОЛЕТИЯ)*

© 2015 Руслан Сергеевич МИТРОФАНОВ

МАиБ 2015 — №2 (10)


Снимок экрана 2017-09-20 в 9.29.45Ключевые слова: сравнительная расовая психиатрия, Германская империя, Российская империя, Э. Крепелин, Э.М. Будул, конец XIX – начало XX вв., психиатрия, дискурсивные практики, М. Фуко 

Аннотация: Данное исследование посвящено проблеме институционализации научной дисциплины – сравнительной расовой психиатрии в Германии и России конца XIX – начала XX века. Автор пытается наметить параллельные пути развития двух дисциплин в имперскую эпоху, найти определенную преемственность в их развитии, а также найти сходства и различия их институциональных моделей. Цель данной работы: рассмотреть генеалогию немецкой и российской сравнительной расовой психиатрии, через анализ ее дискурсивных практик (по М. Фуко), чтобы показать, как определенные теории – расовой и социальной гигиены, дегенерации – доминирующие в научном сообществе конца XIX – начала XX столетия, конструировали представление о «норме» и девиации физического и «душевного развития» человека.


В 1904 году в «Центральном журнале неврологии и психиатрии» вышла статья «Сравнительная психиатрия» Э. Крепелина – крупного немецкого психиатра, одного из создателей экспериментальной и сравнительной расовой психиатрии. Крепелин был одним из разработчиков теорий дегенерации и «психического вырождения» человечества, а также всемирно известного на тот момент диагноза «dementia praecox» (раннее слабоумие), которому другой известный психиатр Э. Блейлер позже даст наименование «шизофрении». В статье Крепелин подробно описал душевные болезни туземцев острова Ява, где он пробыл несколько месяцев. Изучив 370 душевнобольных поселенцев, автор пришел к выводу, что туземцы совсем не страдают прогрессивным параличом (им не было выявлено ни одного случая паралича и «сифилитического поражения мозга»), в то время как из 50 европейцев эти заболевания наблюдались у 8 человек, а систематизированный бред у туземцев встречался весьма редко, так как они вовсе не употребляли спиртных напитков (Крепелин 1904: 433–37). Новая статья «отца основателя» сравнительной психиатрии уже не была чем-то удивительным для мирового психиатрического сообщества и научной общественности. В конце XIX – начале XX в. победоносно завершилась институционализация «науки о душе» – психиатрии, которая встала в общий ряд и проникла в сферу влияния таких наук как физиология, физическая антропология, френология, этнология.

Цель данной статьи рассмотреть генеалогию немецкой и российской сравнительной расовой психиатрии через анализ ее дискурсивных практик (по М. Фуко), чтобы показать, как определенные теории – расовой и социальной гигиены, дегенерации, – доминирующие в научном сообществе конца XIX – начала XX столетия, конструировали представление о норме и девиации физического и «душевного развития» человека.

Становление «сравнительной расовой психиатрии» в Германии

Начало – середина XIX столетия – это эпоха развернувшейся полным ходом институционализации различных естественнонаучных дисциплин (биологии, зоологии, физиологии, впоследствии физической антропологии) и одновременно медикализации общества: появление профессиональной научной медицины и системы призрения маргинальных слоев общества – «доллгаузы» для содержания душевнобольных в Германии, Приказы общественного призрения в России (1775 г.), Окружные лечебницы (например: Казань, 1869 г.). Центрами развития физической антропологии на тот момент были Германия и Франция.

Если материалистически ориентированные французские медики и биологи, решительно противопоставлявшие себя филологам, изучающим языковые семьи, а также этнографам, изучающим культурные различия народов, старались создать свой научный язык описания нарождающийся дисциплины – антропологии, то немецкие психологи, физиологи и антропологи пошли по другому пути – пути разработки «расовой теории», которая по мере своего развития от «ламаркизма» и «дарвинизма» все больше склонялась к идее биологического и физического превосходства одной расы над другой (Могильнер 2008: 16–17). Французский ученый Поль Брока, считал, что, «пытаясь добраться до истоков наших рас и языков, филологи до сих пор находились в сфере вероятности…», в то время как его наука, физическая антропология, казалась ему более объективной (Поляков 1996: 275). Основоположником «расовой теории» был француз Ж.А. Гобино, которого на родине забыли, а вот в Германии его теория развивалась быстрыми темпами.

В 1895 году философ и историк Людвиг Шеман (1852 – 1938) создал «Общество Гобино» (1894 г.) с целью актуализации идей забытого у себя на родине французского ученого. К началу XX столетия теория оформляется окончательно, находясь в тесной связи с евгеникой, а в Германской империи выходит целая серия работ социологов, философов и антропологов, посвященных ее легитимации. Немецкий биолог Альфред Плетц (1860 – 1940) впервые для обозначения системы мер по оздоровлению расы вводит в 1891 году термин «расовая гигиена», эквивалент англо-саксонской «евгеники». В 1904 году он и еще несколько его коллег открывают новое академическое издание «Архив расовой и общественной биологии», в котором представлены фундаментальные работы по широчайшему кругу проблем медицины, психологии, биологии, социологии. В 1906 году он же организует в Германии «Общество расовой гигиены». Во всех этих начинаниях заметны яркие личности, такие как немецкий антрополог и теоретик расовой гигиены Вильгельм Шальмайер (1857 – 1919), который в 1903 г. напишет ставшую в свое время классикой книгу «Наследственность и отбор», основанную на принципе селекции евгеники, а также немецкий врач, социальный гигиенист Альфред Гротьян (1869 – 1931), который в 1912 г. издаст первый в мире «Словарь по социальной гигиене» в 2-х томах, а в 1903 г. выйдет в свет его «Социальная гигиена и проблема вырождения». В ней А. Гротьян, будучи сторонником довольно популярной на тот момент теории «дегенерации» («вырождения» человечества), сформулированной французскими психиатрами Б. О. Морелем и Моро де Туром, считал, что ухудшение жизненных условий ведет сначала к росту болезней в населении, а затем к полному его вырождению. Вырождение предполагало патологические изменения сначала в виде неврастении, сифилиса, алкоголизма, а на поздних стадиях – в виде физических уродств, психических расстройств, идиотией и рождения нежизнеспособных детей. Аккумулируясь первоначально в одной семье, дегенерация могла распространиться, в конечном счете, на весь человеческий род (Сироткина 2009: 79). Спасение человечества А. Гротьян видел в «социальной гигиене», так называемом «очищении» общества от маргиналов – психически и физически неразвитых и недееспособных граждан – путем их госпитализации и заключения в больницы для душевнобольных, диспансеры и т.д. (Гротьян 1923: 270).

Родившаяся из физиологии и антропологии и тесно связанная с ними психиатрия, безусловно, заимствовала те же принципы расовой теории и евгеники, так как в большинстве своем, те же антропологи и физиологи становились впоследствии крупными психиатрами, – например В. Вундт и Э. Крепелин.

Вильгельм Вундт – физиолог, «отец-основатель» экспериментальной психиатрии, учитель всемирно известного Э. Крепелина, в последние годы жизни разрабатывал так называемую «психологию народов» (Völkerpsychologie), согласно которой «проблемы выяснения законов эволюции общества, обычаев и права, искусства религии и т.д. прежде всего относятся к психологии народов и затем уже в более общей связи – к философии истории» (Вундт 2001: 68). Вундт не был сторонником расовой теории в её евгеническом окрасе, но признавал её в той степени, в какой «разнообразие процессов эволюции все более и более оттесняет общезначимые психические мотивы и заставляет их растворяться в совокупности исторических условий», вследствие чего один народ в своем психическом развитии имеет существенные отличия от другого (Вундт 2001:68). «Психология народов» Вундта стала тем необходимым «философским камнем» для нарождающейся сравнительной психиатрии, в которой проблема дегенерации, актуализированная теориями расовой и социальной гигиены, будет ключевой для психиатров новой формации, таких как Э. Крепелин.

Э. Крепелин был родоначальником сравнительной психиатрии, опубликовавшем в Центральном журнале неврологии и психиатрии статью «Сравнительная психиатрия», о которой было сказано ранее. Важно, что с Крепелина и научной деятельности антропологов в Германии начинается активное развитие новой дисциплины.

В 1909 г. немецкий психиатр Е. Гутман защитит диссертацию во Фрайбургском университете, в которой им будет «проведена параллель между заболеваемостью душевными болезнями евреев (94 человек) и неевреев (4879 человек)» (Будул 1914: 4). В ней Гутман будет доказывать, что «евреи сильнее предрасположены к заболеванию душевным болезням, чем неевреи, что евреи чаще, чем представители многих других рас, страдают и истерией, и неврастенией … ранним слабоумием и прогрессивным параличом» (Будул 1914: 5). Десятилетием ранее другой дрезденский психиатр Г. Бушан напишет работу «Расовое влияние на чистоту и формы психического и нравственного расстройства» (1894 г.), в которой он также отметит, что «среди семито-гамитов чаще всего страдают душевными болезнями евреи. Последние, в общем, страдают ими от 4 до 6 раз чаще, чем не евреи. Евреи кроме того часто страдают сахарным мочеизнурением, истерией, неврастенией, базедовой болезнью» (Будул 1914: 6).

В 1898 г. немецкий психиатр Ф. Роха издаст свои «Замечания о возникновении безумия среди негров», считая, что: «…наиболее распространенная форма душевной болезни – мания у афроамериканской расы при уже развитом мозге, стоит в тесной связи с более низким положением расы», а мюнхенскому психиатру Откеру в «Душе негра и немца в Африке» (1907 г.) будет вполне очевидно, что «негры поддаются очень легко внушению и имеют сильную наклонность к кратковременным, поверхностным аффектам» (Будул 1914: 9).

У немецкого психиатра Пилца душевные болезни евреев «…представляют собою самую разнообразную комбинацию дегенеративных признаков при приобретенных экзогенных душевных болезнях и т.д. … В этих случаях можно говорить если не о специфически еврейском психозе, то о еврейских психозах» (Будул 1914: 8).

Таким образом, расовая теория и концепция дегенерации являлись, по М. Фуко, своего рода адекватными формами «знания–власти» о человеке, которые нормально уживались в научной картине мира немецкого антрополога и психиатра начала XX столетия. Выявление «дегенеративных рас» – народов, подверженных большему количеству душевных заболеваний, подкреплялось расовой теорией об отсталости и превосходстве одних популяций от других, так сказать, «дегенеративных в силу своей природы» (тех же евреев от «не евреев» и др.). Они предвосхитили уже находящуюся в разработке расологию, постулирующими принципами которой станет стерилизация и селекция, воплотившаяся на практике в политической программе национал-социализма фашистской Германии и в создании так называемого «сверхчеловека» (Übermensch) – как в психическом, так и физическом плане.

Развитие «сравнительной расовой психиатрии» в России

и школа экспериментальной психологии В.Ф. Чижа

В Российской империи к началу XX века наука о расовых особенностях «устроения человеческой души» бурно развивалась и была представлена в научно-исследовательской деятельности учеников школы крупного российского психиатра-криминалиста, основоположника экспериментальной психиатрии в России, заведующего кафедрой психиатрии в Юрьевском (Дерптском) университете (1891 – 1915) В.Ф. Чижа. Зарождение сравнительной расовой психиатрии именно в Юрьевском университете не случайно и в первую очередь связано с именем самого Владимира Федоровича, научную деятельность которого следует вкратце рассмотреть. В 1878 г. В.Ф. Чиж успешно окончил Петербургскую медико-хирургическую академию, на тот момент крупный институциональный научный центр по подготовке психиатров-профессионалов, он учился у знаменитого психиатра И.П. Мержеевского. После защиты диссертации по вопросам «прогрессивного паралича помешанных» в медико-хирургической академии Чиж в 1894 г. был направлен на заграничную стажировку для повышения профессиональной квалификации в Германию и Франции, что было распространенной практикой для целого ряда научных сообществ империи того времени. Именно здесь, в Германии, Чиж познакомился с В. Вундтом и работал в его Психологическом институте в Лейпциге. В том же институте и в лаборатории Вундта в Лейпциге работал один из его известнейших учеников в области экспериментальной психиатрии – Э. Крепелин, с которым В.Ф. Чиж был, безусловно, знаком. В лаборатории Крепелин писал «Общее и систематическое сочинения об истоках морали», в котором уже наметился его интерес к исследованию влияния алкоголя и наркотических веществ на психическое и соматическое состояние человека. Владимира Федоровича, как и его коллегу по лаборатории, также интересовали исследования в области «моральной психиатрии» (Сироткина 2008: 46).

И Э. Крепелин, и В.Ф. Чиж с помощью лабораторных аппаратов и через измерение временем проявления различных реакций (после употребления душевнобольным алкоголя, наркотиков и др.) пытались поставить эксперимент над душевной болезнью и выявить критерий представления о моральном и аморальном у испытуемого, в конечном счете репрезентируя определенное эмпирическое наблюдение о норме и девиации (Сироткина 2008: 47). Правда, как убедительно, показала И.Е. Сироткина, подходы у двух психиатров были совершенно разными: если Э. Крепелин при помощи экспериментальной психиатрии пытался переосмыслить уже сложившуюся иерархичную классификацию душевных болезней – нозологию (которая и была им разработана), то В.Ф. Чиж, в своих ранних исследованиях с наркотиками и гипнозом преступников, душевнобольных и «нормальных» людей, стремился выяснить, насколько сильно «моральное начало» в сознании (подсознании) человека. При помощи серий экспериментов он пытался доказать, что у душевнобольных и преступников наиболее сильно проявлены аморальные категории безнравственности и силы воли (Сироткина 2008: 48). Для нас более интересно то, что школа В. Вундта и методы у обоих представителей были одинаковыми. Более того, по возвращении в Россию в 1885 г., Владимира Федоровича назначили главным врачом психиатрического отделения больницы св. Пантелеймона в Санкт-Петербурге, в которой он открыл экспериментальную лабораторию, организованную по типу лаборатории В. Вундта; здесь он вместе со своими учениками проводил наблюдения, при помощи привезенных им из Лейпцига экспериментальных установок.

С 1891 г. по 1915 г. Чиж был заведующим кафедрой психиатрии при Дерптском (Юрьевском) Университете, сменив на этом посту своего коллегу по Лейпцигу Э. Крепелина, вынужденного уйти в отставку из-за волны предвоенных националистических настроений (Сироткина 2008: 40). Именно здесь, в Дерпте, за двадцатилетний период работы им были сделаны крупнейшие исследования в области криминальной психиатрии, в частности целый ряд экспериментов, посвященных преступности и связи психического расстройства с преступной деятельностью человека. Результаты экспериментов были опубликованы в трудах «Преступность латышей и эстонцев в Прибалтийском крае», а также вышедшей в 1892-м году и ставшей первой в своем роде, монографии «Криминальная антропология» (Сироткина 2008: 59).

 Влияние В.Ф. Чижа на мировую научную психиатрическую общественность было к тому времени уже достаточно велико, что с легкостью подтверждается его участием в Международном съезде криминальной антропологии в Амстердаме в 1901 г., на котором он представил сделанное им и его коллегами ранее в Дерпте исследование о преступности латышей и эстонцев. «Различие оказалось и количественное, и качественное, причем у эстонцев наклонность к преступности оказалась более выраженной, чем у латышей. Результаты, найденные исследованиями проф. В.Ф. Чижа, потом были на другом и даже более обширном материале подтверждены проф. А. Клоссовским» (Будул 1914:34). А. Клоссовский, ставший ординарным профессором физиологии Новороссийского университета в 1886 г., работал в смежной области; именно им была написана книга «Сравнительная преступность среди эстонцев и латышей Лифляндской Губернии».

«Сравнительную расовую психиатрию» Э.М. Будула, ученика В.Ф. Чижа, можно считать первой докторской диссертацией не только в смысле проблематики, но и в том смысле, что здесь впервые дается подробный историографический обзор, в котором в большинстве своем рассматриваются труды представителей немецкой психиатрии. Из работ, специально посвященных патологии, особенно же психопатологии еврейского народа, Будул отмечал труды известных европейских психиатров, антропологов и криминологов Энландера, Пилца, Крецмера, Хоппе, Тренга, Зингера, Оппенхайма, Гутмана, Вермеля и других.

Основываясь на обширной литературе немецких коллег, Будул в собственной диссертации резюмирует самые главные их выводы, связанные, по больше части, с проблемой еврейской расы. Евреи заметно отличаются от других рас как по отношению к патологии вообще, так и по отношению к психопатологии, считает Будул. Евреи дают значительно больший процент душевнобольных, чем не евреи. Возраст, в котором случается заболевание, у евреев моложе, чем у не евреев, прогноз у евреев хуже и рецидивы болезни наблюдаются чаще. Особенно сильно выражено предрасположение евреев к заболеванию периодическими психозами и психозами наследственно-дегенеративными.

Все это свидетельствует о том, что автор, как минимум, знаком с дегенеративной теорией немецкой расовой психиатрии и трудами ее представителей, а также о том, что это «знание» является уже усвоенной «нормой-знанием» для молодой российской сравнительной психиатрии, так как Э.М. Будул не отрицает и не критикует эти концептуальные положения немецких психиатров. Более того, в монографии данная дискурсивная «норма» научного знания подтверждается его ссылкой на немецких коллег-психиатров, причем иногда без каких-либо конкретных доказательств, что при этом осознается самим автором: «Относительно попыток к самоубийству у меланхоликов евреев в нашем материале данных нет. По-видимому, такие попытки у них бывают нечасты, что согласуется с фактом, что, в общем, самоубийства у евреев наблюдаются реже, чем у нееврев» (здесь Будул приводит статистику страдающих по Прибалтийскому краю находящихся в Юрьевской психиатрической лечебнице среди эстонцев, латышей, немцев, русских и евреев) (Будул 1914: 77).

Таким образом, благодаря В.Ф. Чижу и его близкой научной связи с Э. Крепелином, а также с отцом-основателем сравнительной психиатрии и «психологии народов» В. Вундтом, в Российской империи сформировалась целая научная школа экспериментальной психиатрии, ставшая к началу нового столетия легитимной формой знания как в российском, так и в мировом научном сообществе. Курсы сравнительной расовой психиатрии были открыты В.Ф. Чижом в Дерпте, И. Сикорским в Киевском университете Св. Владимира. Произошла определенная рецепция и усвоение основополагающих дискурсивных практик (дегенеративные народы, расовое превосходство, зависимость психического развития от биологического строения одного народа от другого и др.) сравнительной расовой психиатрии в российской империи в духе исследований немецкой психиатрии, что наиболее ярко прослеживается в опубликованной в 1914 г. диссертации Э.М. Будула «К сравнительной расовой психиатрии».

В заключение стоит отметить, что если в Германии новая дисциплина обрела конвенциональное признание со стороны коллег как в психиатрии, так и в смежных дисциплинах и, таким образом, получила «карт-бланш» для последующего углубленного развития и во времена нацизма, то в России все обстояло гораздо сложнее. Разрозненность взглядов российских имперских психиатров на отсталость и дегенеративность одних рас наиболее отчетливо проявилась в нашумевшем деле Бейлиса-Ющинского (1911 г.). Если известный киевский психиатр и великорусский националист И.А. Сикорский, выступавший в качестве государственного эксперта по делу, всячески пытался обвинить еврея М.М. Бейлиса в ритуальном убийстве мальчика А. Ющинского, то другие именитые психиатры, такие как В.М. Бехтерев и В.П. Сербский,  открыто протестовали против таких антисемитских суждений. «Журнал невропатологии и психиатрии» утверждал, что Сикорский: «скомпрометировал русскую науку и покрыл стыдом свою седую голову» (Тагер 1934: 173).

Общество психиатров специальной резолюцией признало экспертизу Сикорского «псевдонаучной, не соответствующей объективным данным вскрытия тела Ющинского и не согласующейся с нормами устава уголовного судопроизводства» (Меш 1998: 5). Современный психиатр Михаил Буянов, отмечая неприятие коллегами экспертизы Сикорского, писал, что «…никогда психиатры не были так единодушны и принципиальны в проявлении своего отвращения к использованию психиатрии в политических целях» (Буянов 1993: 56).

Таким образом, на фоне немецкой психиатрии российская наука не казалась монолитом, а, скорее, была расколота во мнениях по вопросам об отсталой психической природе одних народов от других. Психиатры В.М. Бехтерев, С.С. Корсаков, Н.Н. Баженов, В.П. Сербский и др. в оппозиции Э.М. Будулу, В.Ф. Чижу и И.А. Сикорскому видели научное предназначение психиатрии в объяснении человеческой природы, независимо от предубеждений культуры, основываясь, в первую очередь, на естественнонаучных экспериментах и статистических выкладках. После Октябрьской революции и с наступлением затяжной гражданской войны исследования в области сравнительной расовой психиатрии прекратились на долгие годы, чтобы в послереволюционное время восторжествовать в новом облачении в рамках советской евгеники. 

Примечание:

* Статья публикуется также в бумажном издании:

Медицинская антропология: культура и здоровье. Сб. статей / отв. ред. В.И. Харитонова; Ин-т этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН; Ассоциация медицинских антропологов. – М.: ИЭА РАН, 2016. (Труды по медицинской антропологии).

Библиография:

Будул, Э.М. (1914) К сравнительной расовой психиатрии, Юр., 220 с.

Буянов, М.И. (1993) Дело Бейлиса, М., с. 56.

Вундт, В. (2001) Проблемы психологии народов, СПб., Питер, 160 с.

Гротьян, А. (1923) Социальная гигиена и проблема вырождения. Труды съездов Общества русских врачей им. Н. И. Пирогова, М., с. 270–272;

Крепелин, Э. (1904) Сравнительная психиатрия, Центральный журнал неврологии и психиатрии, с. 433–437;

Меш, Г. (1998) Черносотенцы от церкви и науки протянули друг другу руки. Их благословило правительство, Вестник, М., с. 5.

Могильнер, М. (2008) Homo imperii: история физ. антропологии в России (конец XIX-нач. XX в.), М., Новое литературное обозрение, 505 с.

Поляков, Л. (1996) Арийский миф. Исследование истоков расизма, Спб., Евразия, 355 с.

Сироткина, И. Е. (2008) Классики и психиатры: психиатрия в российской культуре конца XIX – начала XX века, М., Новое литературное обозрение, 271 с.

Тагер, А.С. (1934) Царская Россия и дело Бейлиса, М., ОГИЗ, 336 с.

Храмов, А. (2011) Рецензия на книгу: Елена Вишленкова. Визуальное народоведение империи, Вопросы национализма, №7, с. 236–238.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *